— Ну спасибо!

— Всегда рада помочь, — отозвалась подруга и задумчиво добавила: — А этот Алекс Александер, видимо, клеит тебя.

— Сомневаюсь.

— Да ты всегда была тормознутой в этих делах, — хмыкнула Лара. — И тебе всегда везло на богатеньких красавчиков…

— Эй!

— …Сперва Джон Гурвич, которого ты отбила у меня, теперь Алекс Александер, которого наверняка разыскивает какая-нибудь роковая красотка, — моё возмущение Лара проигнорировала. — Но меня смущает настойчивость, с которой твой Алекс приступил к делу. Так что не удивляйся, если случится всякое…

— Что? — я никак не могла понять к чему она ведет.

— Ну знаешь… — Лара чуть смутилась. — Полумрак. Огоньки свечей. Наручники. Кровать. Взмахи плети. Простыни, окрашенные кровью. Черные кружева. Капли горячего воска, падающие на белоснежную кожу. Вскрики и страстные стоны. Про такое и книги писали, и фильмы снимали.

— Бред, — как-то не верилось, что безграничные возможности Александера могут использоваться для того, чтобы претворять в жизнь подобную пошлую глупость.

Лара многозначительно улыбнулась и подхватила последний кусок пиццы.

***

Мы сидели в глубине кафе за столиком у окна, выходящего в переулок, изредка поглядывали наружу и общались, общались, общались. По ту сторону стекла выстроились автомобили и уставились на нас выключенными фарами. На улице у окна оставалась небольшая прореха, в которую автомобили влезть просто не могли. Некоторые отчаянные водители пытались, но убедившись, что протиснуться если и удастся, то потом не получится выйти из автомобиля, уезжали. И наверняка они не забывали хорошенько помянуть тех, кто так неудачно заблокировал целое парковочное место.

Мы болтали, вспоминали школьные годы, рассказывали про учёбу, про учащихся, про преподавателей. Не забывали подкалывать друг друга. И сегодня у Лары это получалось гораздо лучше, чем у меня. Неудивительно, ее огромный мир оставался неизменным и понятным, а мой ограниченный мирок корчился в предсмертных муках.

Мы заказали вторую пиццу. За разговором съели и ее. Заказали бы и третью!..

Но… в переулке послышался грозный рокот.

— Ух ты! — прошептала Лара и прилипла к окну. — Хочу!

Посмотреть там и впрямь было на что. Мимо кафе медленно проехал мотоцикл. Не из тех, что ставят своей целью, как можно быстрее довезти человека из точки «А» в точку «Б», а из тех, что всем своим видом дают понять: «Я добавляю своему хозяину плюс тысячу очков к крутости». Обилие хромированных деталей удачно сочеталось с черной кожей сиденья и черными же кожухами. На таком мотоцикле вполне мог ехать робот из будущего, решивший защитить спасителя человечества, тырящего мелочь из банкоматов.

— Это же Толстяк! — добавила Лара, на мгновение вернувшись в эту реальность.

— Ты знаешь его? — на мой взгляд, хозяин мотоцикла не мог заслужить такое прозвище. Слишком уж худощавым он был. Кожаный байкерский прикид болтался на нём как на вешалке. Ни солидного пуза, ни бороды, ни крепких рук, ни почтенной зрелости. Не Толстяк, а сплошное разочарование.

— Конечно! Посмотри на него! Сразу же видно!

Появилась возможность проверить слова Лары. Мотоцикл вернулся. Его хозяин заметил свободное место и решил припарковаться в прорехе между автомобилями.

— Мда? — повторный взгляд всего лишь подтвердил первоначальное впечатление. Ни кожаная косуха в заклепках и карманах, из-под которой выглядывал кожаный же жилет, ни тяжелые армейские ботинки, чем-то напоминающие мои, ни черные штаны с серыми вставками — ничто не могло убедить меня в том, что этого человека стоит называть Толстяком.

— Гр-р-р! — Лара аж зарычала. — Да посмотри на него! На нем же Восьмерка стоит. Причем, не стандартный на сто семь, а на все сто четырнадцать! Один и восемьдесят шесть! Передняя подвеска с картриджной гоночной вилкой! Две характерных сдвоенных трубы со встроенными катализаторами! Литые алюминиевые диски от Лэйка! И фара!.. Фара смотри какая! Нового образца! Мотик этого года! Край, прошлого!

— А-а-а, — устало протянула я. — Ты о мотоцикле.

— А ты о чём? — Лара зло посмотрела на меня.

— Не важно, — буркнула я, внимательно наблюдая за мотоциклом. Хозяин удачно вписал его между автомобилями, слез с него, сделал пару шагов.

Мотоцикл завалился на бок, чудом не поцарапав дверь красного кабриолета.

— Да как же так! — в голосе Лары слышалось негодование, к которому примешивалась немалая обида. — Он что совсем безрукий что ли?

— А падает как настоящий толстяк, — хмыкнула я и добавила. — Этот олух забыл подножку выставить.

Лара выругалась. Не будь между нами стекла, она бы непременно бросилась на мотоциклиста, схватила бы его за тощую шею и постаралась бы разделить худощавое нескладное тело на две неравные части. Моя подруга обожала хорошую стильную технику и очень не любила тех, кто с ней плохо обращался.

Мотоциклист посмотрел по сторонам, подобрался к Толстяку, присел, уперся спиной в сиденье, ухватился за руль и за заднее крыло.

— А парниша опытный, — заключила Лара, наблюдая за потугами мотоциклиста. Толстяк неторопливо принимал стоячее положение.

— Не первый раз падает, — согласилась я мрачно. — И не…

Шварк!

— …последний, — мотоцикл завалился в другую сторону, не замедлив оставить царапину на двери черного дорогого на вид внедорожника.

— Этот идиот опять забыл про подножку! — Лара горестно всплеснула руками.

— Забыл, — отрицать очевидного я не стала. Меня внезапно настигла одна очень интересная мысль. Я смотрела в окно, но теперь меня интересовали не усилия мотоциклиста, а красный кабриолет, стоящий у окна. Очень знакомый кабриолет. Похожий автомобиль одна моя знакомая каждый день убирала с парковочного места ректора. И, насколько мне помнилась, Лиза Коффин собиралась уехать в национальный парк Кит-Санс. Вместе с друзьями. Она бы не стала оставлять свой любимый автомобиль рядом с университетом. Или… стала бы?

Тем временем мотоциклист заставил Толстяка принять вертикальное положение, быстро осмотрел царапину на автомобиле и стал озабоченно озираться, надеясь не обнаружить свидетелей неумышленной порчи имущества. Зевак в переулке не нашлось. А мы с Ларой остались незамеченными, благодаря зеркальному окну. Не прошло и пары секунд, как мотоциклист оседлал Толстяка и был таков.

— Во дурак-то, а! — фыркнула Лара.

— Дурак, — согласилась я, — и подлец. Может, еще одну пиццу?

Мы посидели еще немного. Третью пиццу доели с трудом. И в этот раз разговор вертелся вокруг всяких руконогих созданий, не способных управляться с дорогой и очень крутой техникой. Солировала Лара. Я пребывала в задумчивости, поддакивала, изредка вставляла короткие комментарии и наблюдала за кабриолетом.

От четвертой пиццы мы отказались. И где-то через полчаса Лара вызвала такси. Мы тепло попрощались. Я погрозилась через три недели заглянуть в ее альма-матер, и Лара, пообещав подготовить грандиозную встречу, уехала.

А я заказала черного чая, расплатилась и осталась в кафе. Посетителей стало гораздо больше. Тишина сменилась гулом разговоров. Официант несколько раз подходил, интересовался, не желаю ли я чего-нибудь еще. Я отвечала отказом и продолжала наблюдать. Скучное занятие, право слово, но умение сосредотачиваться на чём-то одном являлось одним из моих главных достоинств. Когда я уже почти уверилась, что ничего не произойдет, из дома напротив вышли двое: Лиза Коффин и высокая черноволосая женщина с красивым, но очень злым лицом.

Лиза не изменяла себе. Невесомость и воздушность. Легкое белое пальто до колен. Струящийся воротник-кокилье. Широкий поясок подчеркивающий осиную талию. Светло-кремовые полусапожки с изящными пряжками. Распущенные золотистые волосы, широко раскрытые голубые глаза, аккуратный носик и невинное выражение лица дополняли образ богатенькой легкомысленной девушки, живущей исключительно среди милых розовых пони и огромных плюшевых медведей.